Конспект урока: А.П. Чехов. Новая драма. «Вишневый сад»: история создания, жанр, система образов. Действующие лица и авторское отношение к ним

Рис. 1. А.П. Чехов в группе артистов МХТ. Чтение «Чайки». Фото 1899.

Уже первая серьезная драматическая вещь А.П. Чехова, поставленная на сцене, – драма «Иванов» (1887) – отличалась оригинальностью построения и непривычной сложностью в разработке характера главного героя. В образе русского интеллигента Иванова, некогда поклонявшегося высоким «либеральным» идеалам социального переустройства общества, но «надорвавшегося» и пытающегося принять в качестве нормы серое, обыденное, безыдеальное существование, в которое погружены другие герои пьесы, А.П. Чехов изобразил характерный для 1880-х годов тип человека, утратившего веру, болезненно переживающего эту утрату, но не умеющего ни понять причин случившегося, ни найти в себе силы для духовного возрождения. Самоубийство Иванова в финале пьесы, символически выражающее тупиковость жизненной ситуации, в которой оказался герой, вместе с тем представлено так, что сколько-нибудь однозначно определить авторское отношение к этому событию невозможно: герой – в глазах автора – одновременно оказывается и «сильным» и «слабым», и достойным осуждения предателем былой веры и невинной жертвой трагических обстоятельств Жизни. 

Однако в полную силу драматургическое новаторство А.П. Чехова проявилось в последующих его четырех пьесах: «Чайка» (1896), «Дядя Ваня» (1897), «Три сестры» (1900) и «Вишневый сад» (1903) 

В широком смысле эстетика Чехова-драматурга соотносима с эстетикой творцов европейской «новой драмы» – Г. Ибсена, М. Метерлинка, А. Стриндберга, Г. Гауптмана с характерным для них переносом «взрывной» энергии театрального действия в подчеркнуто бытовую сферу частной, семейной жизни средних слоев и тенденцией к нарочитой символизации действительности. Не менее значима для писателя и опора на русскую «реалистическую» драму середины XIX века – в первую очередь И.С. Тургенева и раннего А.Н. Островского с их установкой на замедление живого драматического действия, ослабление сюжетной интриги и приглушение конфликта за счет тщательной обрисовки посторонних для основного сюжета сцен, положений и характеров, приобретающих вполне самостоятельное значение и из условного бытового фона превращающихся в необходимые моменты общего «потока жизни».

Бытовое течение жизни в ее мелких и случайных обыденных проявлениях, не знающее ни глобальных конфликтов, ни радикальных поворотов событий, становится отличительной чертой и главным объектом изображения в чеховской драматургии. Если в драме и происходят какие-либо яркие, значимые события – такие как страшный городской пожар в «Трех сестрах» или продажа с аукциона усадьбы и сада Гаева и Раневской в «Вишневом саде», – они неизменно оказываются на периферии основного действия и принципиально ничего не меняют в судьбах героев. «Бессобытийность» чеховских пьес напрямую связана с их «многогеройностью» или, по-другому, отсутствием центрального, главного персонажа, носителя определенной идеи или важной ценностной установки, состоятельность и жизнеспособность которого проверялась бы через столкновение с действительностью или идеями и установками других героев. 

Разделение на главных и второстепенных персонажей у А.П. Чехова остается, но первых (в одной пьесе) всегда больше, чем один или два: в «Чайке» и «Вишневом саде» их, как минумум, четверо, в «Трех сестрах» — семеро, и один не более важен, чем другой. Целенаправленное обытовление традиционного драматургического повествования проявляется и в «смысловой разряженности» диалогов героев, в речах которых постоянно смешивается важное с неважным, глубоко серьезное со смешным и нелепым, подчас анекдотическим. Для создания впечатления большего бытового правдоподобия А.П. Чехов также использует звуковые и шумовые эффекты: звуки набата, звон колокольчика, игру на скрипке или фортепьяно, стук топора по деревьям и др. Сопровождая или перемежая ими разговоры и реплики персонажей, он добивается слияния словесного, «значимого», и несловесного, «незначимого», звукового ряда в одно общее звуковое целое, в котором традиционная жесткая граница между «значимым» и «незначимым» начинает сдвигаться и размываться. 

Понижение в статусе событийного, или «внешнего» начала резко повышает у А.П. Чехова статус начала «внутреннего», или психологического. Драма А.П. Чехова — психологическая драма и в самом общем, и в самом прямом смысле этого слова. Переживания, эмоции, душевные терзания и страдания, упования и чаяния героев – вот что изнутри наполняет и динамизирует их лишенное ярких событий каждодневное бытовое существование. По словам самого А.П. Чехова, люди в его пьесах «обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни». Отсюда резкое усиление в драме А.П. Чехова, по сравнению с драмой традиционной, роли психологического «подтекста», сферы скрытых душевных переживаний героя, не получающих отражения в его сознательной речи, но находящих выражение в его случайных «странных» репликах, обмолвках, реже – в молчании и ситуационно немотивированных жестах. 

Специфической особенностью пьес А.П. Чехова является и их жанровая неопределенность: обладая всеми признаками бытовой и психологической драмы, они в то же время любопытным образом объединяют в себе черты традиционных жанров комедии и трагедии. Чисто комические, иногда водевильные, даже фарсовые эпизоды и персонажи встречаются во всех пьесах писателя, а жанр «Чайки» и «Вишневого сада» сам автор определил как комедию. Но юмор А.П. Чехова не строго комической природы, для этого в нем слишком мало веселья и оптимизма. Комические приемы нередко используются драматургом для выражения атмосферы общего разлада и взаимонепонимания, в которой так или иначе пребывают герои всех его пьес. Такова, в частности, функция оборванных, «пустых» (т.е. никак не двигающих идею или сюжет драмы) и немотивированно перебивающих друг друга монологов и диалогов, в высшей степени характерных для чеховской драматургии и позволяющих рассматривать ее как своего рода предсказание или первый опыт расцветшей в XX веке «экзистенциалистской» и абсурдистской» драмы. Помимо атмосферы абсурда, скрыто трагедийное начало чеховских пьес реализуется также в их сюжете: как бы ни переплетались и ни сталкивались линии жизни разных героев, сами герои всегда остаются внутренне одинокими, потерянными, независимо оттого, тоскуют ли они по идеалу, которого по непонятным причинам никогда не могут достигнуть, или, довольствуясь каким-либо его суррогатом, убеждают себя и других в том, что сумели его обрести. 

Трагический отсвет лежит и на символике чеховских пьес, к которой как к новому выразительному средству прибегает автор, опираясь на опыт Ибсена и Метерлинка. С одной стороны, сквозные, лейтмотивные образы, организующие символическое пространство «Чайки» (чайка, подстреленная Треплевым), «Трех сестер» (Москва, в которую мечтают уехать сестры), «Вишневого сада» (прекрасный вишневый сад, продаваемый за долги), есть символы утраченного или предвосхищаемого в будущем Идеала, с другой – его трагической недостижимости, невоплощаемости в реальной жизненной практике и, следовательно, иллюзорности. 

В содержательном отношении четыре великие чеховские пьесы продолжают и развивают проблематику прозаического творчества писателя, на первый план выдвигая проблему духовной состоятельности личности перед лицом жизненной трагедии и поисков ею истинной веры, способной дать ответы на главные вопросы существования.

Рис. 2. «Вишневый сад». Раневская — Р. Литвинова, Фирс — В. Кашпур, Гаев — С. Дрейден. Спектакль МХТ им. Чехова. Фото 2004.

Последняя пьеса Антона Павловича Чехова (1860–1904) стала самым знаменитым произведением мировой драматургии XX века. Проникнуть в ее смысл пытались и пытаются актеры, режиссеры, читатели, зрители многих стран. 

Известно, что А.П, Чехов обдумывал пьесу с 1896 по 1903 год. Писалась она с марта по октябрь 1903 года. Но трудно точно сказать, когда именно в сознании А.П. Чехова возник замысел пьесы «Вишневый сад». Может быть, точкой отсчета можно считать печальную историю продажи дома А.П. Чеховых в Таганроге, пережитую писателем в юности, когда близкий друг семьи, обещая помощь, обманул семью и сам купил дом за бесценок. Дом этот строился для большой семьи отцом Чехова, сыном простолюдина, «выбившимся в люди», и был, в своем роде, их «родовым гнездом». Продажа «имения» – одна из самых ранних бед, пережитых писатель. Эта тема не раз отзовется в его произведениях: рассказах «Чужая беда», «Соседи», «Черный монах», «У знакомых» и, конечно же, в прощальной пьесе «Вишневый сад».

В марте 1901 года А.П. Чехов пишет в письме Ольге Леонардовне Книппер: «Следующая пьеса, какую я напишу, будет непременно смешная, очень смешная, по крайней мере по замыслу». Трудно в этих словах узнать будущий «Вишневый сад», но тем не менее речь идет именно о нем. Уже работая над пьесой, в сентябре 1903 года, А.П. Чехов пишет Ольге Леонардовне: «Вышла у меня не драма, а комедия, местами даже фарс». Он так и обозначил жанр своего произведения – комедия.

А.П. Чехов пишет о будущей пьесе: «Она чуть-чуть забрезжила в мозгу, как самый ранний рассвет...». Именно с рассвета, чуть-чуть брезжущего, нежного чувства, атмосферы весны и начинается пьеса. К.С. Станиславский вспоминает: «В воображении А.П. Чехова стало рисоваться окно старого помещичьего дома, через которое лезли в комнату ветки деревьев. Потом они зацвели снежно-белым цветом». Сад является одним из толчков к замыслу пьесы, ее ключевым символом – с его образа и начинается написание произведения. 

Рис. 3. «Вишневый сад». Раневская — О.Л. Книппер.

5 февраля 1903 года А.П. Чехов пишет: «В голове она у меня уже готова. Называется «Вишневый сад», четыре акта, в первом акте в окна видны цветущие вишни, сплошной белый сад. И дамы в белых платьях». Белый цвет, возникший на ранней стадии замысла еще только брезжущим рассветом, затем станет символичным в пьесе: на Раневской – белое платье, пишет А.П. Чехов в письме О.Л. Книппер, поясняя ей, как следует играть эту героиню. Лопахин гордится и немного смущен тем, что он ходит в «белой жилетке», в отличие от его предков-мужиков. На Шарлотте – тоже белое платье. В белом жилете появляется и Фирс в самом конце пьесы – в заколоченном доме, обреченный на умирание вместе с ним. Одетой в белое платье чудится Раневской и покойница-мать, гуляющая по саду. И самое главное – сад весной весь в белом. Как невеста. Или как покойник, в саване.

Работа над «Вишневым садом» шла быстро. Уже к концу 1903 года пьеса была закончена, и сразу начались репетиции ее в Московском Художественном театре. А.П. Чехов, будучи уже тяжело больным, приезжал из Ялты в Москву и принимал в постановке самое деятельное участие, давал рекомендации первым актерам-исполнителям героев пьесы. Надо сказать, А.П. Чехов и постановщики первого спектакля по этой пьесе, К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко, существенно расходились в трактовке пьесы, особенно в понимании ее жанра. А.П. Чехов продолжал настаивать, что его пьеса – комедия, тогда как постановщики видели в ней и ставили ее как лирическую драму. С тех пор, с самой первой постановки этой пьесы в 1904 году, проблема жанра то и дело всплывает в связи с новыми трактовками этой загадочной чеховской пьесы.

На сцене театра пьеса впервые была поставлена в январе 1904 года в Московском художественном театре. Первая печатная версия произведения появилась в мае этого же года, первое отдельное издание пьесы появилось на свет благодаря А.Ф. Марксу.

В более позднее время театральные интерпретации «Вишневого сада» А.П. Чехова отличались разнообразием. Эту пьесу ставили в 70-х годах А. Эфрос, Г. Волчек. В 80–90-е годы интерес к этому произведению А.П. Чехова еще более усиливается: появляются оригинальные трактовки Э. Някрошюса, И. Райхельгауза, М. Розовского, К. Гинкаса и др. Видимо, это связано с тем, что в сознании современников чеховская пьеса предстает как метафора смены исторических эпох, где бы и на какой социальной почве эта смена ни происходила.

Рис. 4. «Вишневый сад». Лопахин — А. Миронов. Спектакль Московского Академического Театра Сатиры. Фото 1984

Можно ли рассматривать «Вишневый сад» как комедию «положений» или «характеров»? Обстоятельства, в которых оказываются герои пьесы А.П. Чехова, нелепы (родной дом погибает, а хозяева пьют кофе и раздают золотые направо и налево, при этом отвергая возможный разумный выход из ситуации). Герои говорят о прекрасном будущем, о новом, невообразимой красоты саде, будучи совершенно равнодушными к уже существующему саду в настоящем. Но эти нелепости происходят не по вине героев – так складываются их жизни, к такому итогу привела логика развития их характеров и жизненных обстоятельств. В этом видны закономерности, отнюдь не вызывающие смех. И характеры героев вовсе не смешны – они драматичны и неоднозначны. Никому из героев Чехов не дает прямолинейной характеристики. 

Определение пьесы как комедии связано с особым чеховским пониманием природы этого жанра. Т.Л. Щепкина-Куперник вспоминает, как А.П. Чехов рассказывал ей о такой идее: «–Вот надо бы написать такой водевиль: пережидают двое дождь в пустой риге, шутят, смеются, сушат зонты, в любви объясняются – потом дождь проходит, солнце – и вдруг он умирает от разрыва сердца! – Бог с вами, Антон Павлович! –изумилась я. – Какой же это будет водевиль? – А зато жизненно. Разве так не бывает? Вот шутим, смеемся – и вдруг – хлоп! Конец!» Этому разговору почти сто лет, и все эти годы театры многих стран ищут «меру грустного и смешного» в чеховских пьесах. Ясно одно: однозначному жанровому прочтению – только печальному или только комическому – эти произведения не поддаются.

Исследователь творчества Чехова З.С. Паперный пишет: «Можно сказать, жанр чеховских пьес (и «Чайки», и «Дяди Вани», и «Вишневого сада») родился на границе понятий «комедия» и «драма», как бы на самом лезвии, и не соскакивает окончательно ни в одну, ни в другую сторону».

Известно пушкинское высказывание о высокой комедии, которая, по его словам, близко подходит к трагедии. В наши дни существует жанровый термин «трагикомедия». В трагикомедии драматург отражает одни и те же явления действительности одновременно и в комическом, и в трагическом освещении. При этом трагическое и комическое не просто соединены. Эти элементы, взаимодействуя, усиливают друг друга, образуя в конечном счете органическое нерасторжимое единство. Трагикомедией является, по-видимому, и «Вишневый сад».

«Мы ушли от привычного лирического быта, – писал один из самых ярких режиссеров-постановщиков пьесы «Вишневый сад» в 1970-е годы Анатолий Эфрос, – и открыли дорогу странному трагизму, который в этой пьесе заложен. Чистый, какой-то даже наивный трагизм. Детская разноголосица в минуту грозящей опасности». Этот «наивный трагизм» особенно виден на примере третьего действия: бал в доме устраивается именно в тот день, когда на торгах решается судьба вишневого сада; Варя танцует, плача; Раневская и Петя говорят о том, что значит быть «выше» или «ниже» любви, осыпая друг друга упреками и одновременно жалея, а затем Петя, рассерженно удалившийся после этого разговора, падает с лестницы. Это – проявление того самого принципа, по которому А.П. Чехов собирался писать водевиль, заканчивающийся смертью. Так возникает жанровое образование, позволяющее одновременно передать и жалость по отношению к персонажам пьесы, и гнев, и сочувствие к ним, и их осуждение – все то, что вытекало из идейно-художественного замысла автора.

Особенностью пьес А.П. Чехова является их кажущаяся «бесконфликтность». В пьесе «Вишневый сад» нет резкого противостояния характеров, ослаблены элементы занимательности фабулы, пьеса строится не на остросюжетном драматическом действии, а на углубленном психологическом анализе характеров.

А.П. Чехов пытается перенести в пьесы основные принципы «объективной» прозы. Отсюда – новая организация художественного материала, новое представление о принципах построения действия.

Рис. 5. «Вишневый сад». Лопахин — В. Высоцкий, Раневская — А. Демидова. Спектакль Театра на Таганке. 1974.

В «Вишневом саде» в жизни персонажей нет явных катастроф – если не считать аукциона, о котором они знают заранее. Действие пьесы протекает шесть месяцев. Чем заняты герои? Раневская, Гаев, Аня, Петя Трофимов? Только разговорами. Трудятся лишь Лопахин и Варя – да и то где-то за сценой. Ничего не происходит. Герои плывут по течению. Нет событий, а жизнь разбита. Почему? Кто виноват? Вроде бы никто, и вместе с тем – все. 

Чеховские пьесы строятся как многоплановое развертывание многих мотивов и лейтмотивов. Каждый эпизод окрашен единым настроением, и пьеса развивается не от события к событию, а от настроения к настроению. Реплики и эпизоды связаны ассоциативно, по законам поэтическим или музыкальным. Поэтому пьесы А.П. Чехова нередко называют драмами настроения или лирическими драмами. Пожалуй, главное в чеховском театре – это свобода от жанровых условностей (при тонком понимании законов сцены). Как А.С. Пушкин создал в «Евгении Онегине» «роман жизни», так А.П. Чехов создавал свои «драмы жизни», сочетая в них высокое и низкое, прозу и поэзию, быт и бытие, историю и вечность. Многое из того, что у А.П. Чехова было лишь намечено, открыло дорогу целым направлениям театрального искусства XX века – таким как эпический театр Б. Брехта, драматургия абсурда, театр Т. Уильямса.

Рис. 6. «Вишневый сад». Лопахин — В. Высоцкий. Спектакль Театра на Таганке. 1974.

Ермолай Лопахин не может забыть, что он мужик. В его память врезалась фраза, сказанная ему Раневской, когда она утешала его, тогда еще мальчика, избитого отцом: «Не плачь, мужичок, до свадьбы заживет». Лопахин этих слов забыть не может:

Сознание «мужичьего» прошлого, с одной стороны, мучает его, являясь источником его незабываемого унижения, но, с другой стороны, он гордится тем, что смог выбиться «в люди». Более того, в момент действия пьесы для своих бывших хозяев он – возможный благодетель, человек, который может помочь им выпутаться из неразрешимых проблем. Лопахин то и дело предлагает Раневской и Гаеву свои планы спасения: например, отдать землю под участки для дач, а сад, ввиду его совершенной бесполезности, вырубить. И он искренне огорчается, когда они не слышат его разумных слов, и не понимает их беспечности на краю гибели.

В планах Лопахина помочь своим бывшим хозяевам нет и тени коварства. Он искренен. Почему он хочет им помочь? Может, потому, что помнит добро Раневской. Что же сделала по отношению к нему Раневская – остается за пределами пьесы, но можно догадаться, что она, в силу своего мягкого характера, своего благородства, просто видела в нем не лакея, а человека, уважала в нем достоинство, жалела. Одним словом, она проявляла себя как истинная аристократка – великодушная, добрая, культурная, благородная, достойная. Может быть, именно сознание недосягаемости этого идеала человечности и заставляет Лопахина совершать противоречивые поступки.

Лопахин и Раневская – два центра пьесы. И сюжет развивается так, что личные отношения между ними оказываются все-таки не самым главным, они отступают перед тем, что Лопахин делает как бы невольно, словно удивляясь самому себе.

Третье действие проходит в нервном напряжении: все ждут, когда приедет с торгов Гаев и какую весть он привезет о судьбе сада. Надеяться на благополучный исход они не могут, остается только уповать на чудо...

И вот роковое известие: сад продан! Все происходит как будто по страстному желанию Лопахина, но против его воли, потому что через минуту, увидев несчастную Раневскую, он вдруг произносит слова, совершенно противоречащие его предыдущему восторгу: «Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. (Со слезами.) О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь...». А в следующее мгновение купец в Лопахине вместе с бывшим мужиком бодро поднимают голову и кричат по-хамски: «Музыка, играй отчетливо! Пускай все, как я желаю!.. За все могу заплатить!»

Ему страстно хочется красоты, чистоты, он тянется к культуре (Лопахин – единственный персонаж, который в первой сцене встречает зрителя с книжкой в руке. Правда, читая ее, он заснул, но прочие персонажи вообще книжек в руках не держат на протяжении пьесы), но все же «земное» начало в нем, мужичий здравый смысл, купеческий расчет оказываются сильнее. Понимая, что вишневый сад прекрасен, испытывая гордость по поводу овладения им, Лопахин при этом торопится его вырубить и устроить все по своему пониманию счастья.

Интеллигенция создала из крепостного, забитого, покорного раба свободного, талантливого, творчески активного человека, подобного себе. Но сама она умирала, и он вместе с ней, потому что без корней, из которых вырос, он не мог существовать. «Вишневый сад» – это драма утраты духовных корней.